«Рабочий и колхозница»
85 лет назад на Всемирной выставке в Париже на весь мир прогремело имя советского скульптора Веры Мухиной. Созданная ею композиция «Рабочий и колхозница» для павильона СССР была признана «величайшим произведением XX века».
Мы публикуем воспоминания скульптора Веры Мухиной о работе над композицией «Рабочий и колхозница».
В мае 1936 года мы со скульптором Н.Г. Зеленской, моей бывшей ученицей, с которой мне и раньше случалось работать, поехали в Сочи. Нужно было спланировать сад при санатории имени Сталина. Зеленская, работавшая когда-то в тресте зелёных насаждений, знала толк в садах, а я занялась оформлением входов.
Когда я вернулась, ко мне заявился посыльный и принёс письмо из Совнаркома. В письме сообщалось, что я в числе четырёх скульпторов – В.А. Андреева, И.Д. Шадра, М.Г. Манизера (позднее присоединился Б.Д. Королёв) – привлекаюсь к участию в закрытом конкурсе на скульптуру, которая должна увенчать наш советский павильон на Международной выставке 1937 года в Париже.
Забрала я у Б.М. Иофана, главного архитектора нашего павильона, рисунки и проекты и поехала на свою дачу в Абрамцево. Просидела там всё лето, работала, работала, работала… Сделала сначала маленькую фигуру, а когда нашла композицию, увеличила её до одной двадцать пятой.
Скульптура, стоящая на здании, не должна быть грузной, чтобы не давить на здание. Я решила сделать её ажурной, со множеством просветов, – тогда и тяжёлая вещь не давит.
Много было возражений против взлетающего шарфа девушки. Мне не раз предлагали убрать его, но я категорически отказалась – шарф был нужен как одна из главных горизонталей, связывающих скульптуру со зданием. Кроме того, он подчёркивал движение, полёт. Когда скульптура стоит высоко на здании, то в петлю взлетающего шарфа видна то мужская, то женская голова. Это также усиливает впечатление живого движения.
Уполномоченный правительства по приёмке павильона со скульптурой просмотрел все пять вещей. Ему понравилось, что скульптура хорошо смотрится. Он сказал мне:
– Девяносто девять процентов за то, что делать будете вы. Только…
– Одеть?.. (Рабочий был у меня обнажённый).
– Да, оденьте, тогда видно будет, что это рабочий.
Я одела рабочего – теперь он в спецовке, сверху только лямки, а спина и грудь голые. Девушка в сарафане.
В начале сентября я подала свой эскиз и стала ждать. Ждала сентябрь, октябрь, а просмотра всё нет. Я послала письмо уполномоченному правительства. Что делать? Если упустим время, думала я, то скульптуру уже некогда будет делать из стали, как предлагал Пётр Николаевич Львов, а придётся удовлетвориться фанерой.
Львов – инженер, конструктор-изобретатель. Получил орден Ленина за участие в постройке первого стального сварного самолёта. Львову принадлежит заслуга введения нержавеющей стали не только в строительство самолётов, но и в скульптуру. Когда для парижской скульптуры была предложена нержавеющая сталь, многие скульпторы запротестовали:
– Это не гибко, не пластично. Это – самовар!
Тогда Львов отдал выполнить из стали голову «Давида» Микеланджело. Все возражения отпали. Сталь оказалась очень ковкой и пластичной. Из неё можно сделать всё что угодно. Она бесцветна и принимает все оттенки дня: на заре она розовая, в грозу – грозовая, а вечером – золотая.
Всё это ново. Нам предстояло сделать первый опыт стальной скульптуры такого огромного размера и выступить в Париже новаторами не только в смысле содержания, но и конструктивно-технического оснащения искусства.
Но вернёмся к письму, которое я послала уполномоченному правительства. Вскоре после этого был назначен просмотр, и мой эскиз был утверждён. Легко представить себе волнение, когда я узнала решение комиссии. Справлюсь ли я с такой грандиозной задачей? Это прыжок, притом прыжок с закрытыми глазами, потому что материал скульптуры неиспытанный, новый. Или перепрыгну, или шею сломаю, подумала я; но отступления не было.
В Торговой палате было созвано совещание со всеми «стальными» людьми. На меня насели со всех сторон:
– Когда дадите скульптуру? Через десять дней, иначе не успеем перевести в сталь.
– Но я не могу так скоро!
– Через месяц можете?
– Не могу.
Выручил Львов:
– Вера Игнатьевна, а вы могли бы в месяц сделать две фигуры в один метр?
– Да, могу.
– Хорошо, тогда я берусь увеличить скульптуру сразу в пятнадцать раз.
Сделать скульптуру в один метр, конечно, много легче, чем в три метра. В первом случае я изготовляю каркас на четыре-пять пудов, во втором – на четыре тонны глины. В большой статуе больше работы и по обкладке, и по формовке. Большую скульптуру труднее охватить взглядом.
В помощь себе я решила пригласить скульпторов Н.Г. Зеленскую и З.Г. Иванову, с которыми дружила. Собственно, и особого приглашения не требовалось – всё вышло само собой. Зеленская зашла ко мне, когда я мучилась с вычислениями, и сейчас же принялась помогать мне. Вскоре вернулась с юга Иванова, где она лечилась, и тоже включилась в работу.
Всех нас захватили новые сложные задачи, связанные с созданием огромной скульптуры. Скульптура должна стоять на высоте тридцати двух метров. Как она будет смотреться снизу? Стараясь представить себе это, мы ложились на пол и смотрели модель снизу.
А как будет освещена скульптура? Скульптуру можно светом убить и возродить. Если свет падает на неё в лоб, её нельзя смотреть – она покажется плоской. Какое будет освещение в Париже?
Случайно к нам зашёл скульптор Б.Д. Комаров, хороший методист, в 1930 году окончивший одновременно ВХУТЕИН и Архитектурный институт. Он взялся выяснить точно, как будет освещаться скульптура в Париже. Пошёл в планетарий и попросил дать небо над Парижем от мая до октября. По плану Парижа и по положению советского павильона на выставке он установил, что с утра свет будет падать на скульптуру сзади, а вечером – спереди. Так был разрешён и этот вопрос.
Тут пошло: скорее, скорее, скорее…
Инженеры хотели начать работы, а им нечего было увеличивать. Ноги скульптуры у нас были более или менее закончены, и мы дали отлить в гипсе мужскую ногу до бедра.
Полтора месяца мы, не выходя из дома, работали с девяти часов утра до часу ночи. На завтрак и обед полагалось не более десяти минут. В первых числах декабря статую отформовали, у нас её буквально вырвали из рук.
Восьмого декабря я с З.Г. Ивановой поехала на завод. Нам с торжеством показали первые деревянные формы. Это были мужская ступня с ботинком и нога до колена. Ботинок, кроме того, был выбит из стали. Показывают нам огромный башмак. Все выворочено, всё не на месте, всё не так. Нельзя даже понять, с какой ноги башмак.
Мы обмерли, молча смотрим.
– Вот что, Пётр Николаевич, ни к чёрту не годится, – хмуро говорит Иванова. – Давайте плотников!
– Зачем? Мы всё вычислили.
– Плотников!
Мы взяли гипсовую ногу, деревянную форму и вместе с плотниками исправили ошибки – рант нашили, носок вырубили. Поработали часа два-три.
– Выбейте до завтра.
На другой день приезжаем. Пётр Николаевич говорит:
– А ведь хорошо получилось.
Так выяснилось, что мы, скульпторы, должны работать на заводе и принимать непосредственное участие в работе по увеличению скульптуры и переводу её в сталь. Нам дали каждой по бригаде рабочих.
На заводе я никогда не работала, а тут месяца три пришлось пожить заводской жизнью. В обширном помещении кузнечно-механического цеха вместе с нами работали 150 человек медников, резчиков, слесарей, плотников, столяров. От работы двух пневматических молотов содрогалось здание. Тут же 30 медников выбивали сталь. Это был пронзительный звон, какой бывает, когда бьют металлом по металлу. В этом адском грохоте приходилось разговаривать, давать указания. Все мы охрипли.
При увеличении скульптуры делают сначала громадные фанерные корыта, в которые складываются листы стали, а потом их выколачивают. Работать и исправлять ошибки и неточности приходится изнутри формы, как бы на негативе. Это очень трудно.
Приносят деревянную форму, её начинаешь разбирать изнутри, словно географическую карту. Видишь какие-то рытвины, ямы, бугры. Когда разберёшься, сравниваешь с гипсовой моделью и краской ставишь условные знаки. Где снять надо – две перекрещенные чёрточки, где нарастить – кружок.
Орудием нашего труда были метр, кисть на очень длинной палке и ведро с краской. Помнится картина: разрезанная пополам рука – нечто вроде гондолы. В этой гондоле стоит женщина с длинной кистью в руке, с развевающимися волосами – ни дать ни взять гондольер!
Когда корыто готово, является бригада жестянщиков, которые выколачивают по деревянной форме тонкие листы стали, отмечая границы стыка, потом вытаскивают и подают к сварочной машине Львова. Толщина стали полмиллиметра, это почти толщина писчей бумаги.
Сварочный аппарат представляет собой длинный шланг, кончающийся медным заострённым «карандашом» диаметром в семь-восемь миллиметров. Листы складываются краями, рабочий по нашему крику «давай!» нажимает на педаль машины, и там, где мы провели «карандашом», сталь сваривается.
Когда листы сварены, их снова кладут в формы и по форме выгибают железный лёгкий каркас. Это каркас для оболочки, кроме него на швы кладётся каркас из углового железа.
Когда всё готово, сталь набита, вложен первоначальный каркас, начинают разваливать деревянную обшивку. Из-под неуклюжей оболочки на свет божий выходят сияющий человеческий торс, голова, рука, нога. Этого момента все ждут с нетерпением. Интересно, что получилось, ведь позитив видишь впервые.
Все стоят и смотрят. Рабочие оживлённо перебрасываются замечаниями:
– Это место я делал!
– А это я!
Работа всех заражала энтузиазмом. Напряжение не спадало с утра до вечера. Вначале рабочие отработают смену и уходят. Инженеры тоже уходят, оставив дежурного. А у нас, скульпторов, никакой смены нет. Потом, видя, что нам не жаль ни труда, ни сил, и инженеры перестали считаться со временем. Рабочие видят – мы не уходим, они тоже остаются. И они начали задерживаться на работе. Зеленская как-то спросила одного старого рабочего:
– Придёте завтра работать? Ведь выходной!
– Как не прийти, Нина Германовна?
Сама обстановка работы выглядела фантастически. Стояла юбка девушки величиной с дом, внутри были набиты скобы, и мы, работая, лазили по ним, точно пожарные.
Замечательно красиво бывало ночью – свет от сварки, искры. Помню картину: по цеху плывёт сверкающий шарф, а на нём рабочий, как викинг. Процесс заводской работы над скульптурой заснял оператор Макасеев, тогда только что приехавший из Испании.
У нас установился любопытный жаргон, который мы перестали замечать. То и дело слышишь:
– Дайте мне женскую заднюю ногу!
Инженер Прихожан, комсомолец, отлично делавший расчёты, как-то воскликнул:
– Боже, я её искал два дня, а она у меня под боком.
– Про кого вы?
– Про девушку.
Прихожан имел в виду чертежи.
Иду по цеху. Вижу – стоит кусок каркаса решётки. К ней прислонена фанера, на которой выведено углем: «Не трогать. Женский живот».
Очень труден по расчёту шарф. Ведь эта воздушная штука весит целых пять тонн и без подпорки должна держаться по горизонтали. Чтобы добиться этого, инженер Б.А. Дзержкович придумал специальную форму. Я как-то назвала её «загогулиной». Так и пошло – все стали звать её загогулиной.
Мучаясь над математическими расчётами для конструкции шарфа, инженеры плохо понимали его назначение и смысл. Но когда он при монтаже встал на место, всё сделалось ясно. Они тут же позвонили мне:
– Вера Игнатьевна, поздравляем, шарф висит. Только теперь мы поняли ваш замысел.
Освещённый прожекторами шарф казался гигантской светящейся бабочкой. Голову и кисти рук мы сначала попытались сделать так же, как всё остальное, то есть «негативом», при помощи деревянных корыт. Но это оказалось невозможным – здесь форма слишком мелка и сложна.
Тогда мы взяли испорченную форму и набили глиной. На следующий день утром дерево сняли. Получилась огромная болванка, похожая на египетскую мумию. Вместо носа – возвышение. Но зато найден размер. Эти головы мы пролепили, а потом отлили в гипсе. Стальной лист накладывали на гипс. Выбивали на металлических гибках и промеряли. Так же вылепили пальцы рук.
Процесс лепки всех страшно заинтересовал. Кто ни пройдёт, на металлических гибках остановится, посмотрит. До сих пор рабочие видели, что мы всё умеем как они: и пилить, и рубить, и гвозди вбивать. За это они нас уважали. Но тут мы переходили в разряд каких-то выдающихся людей, которые умеют то, чего не умеют другие. Тут начиналось искусство.
Продолжение читайте в №2/2022 журнала «Тёмные аллеи»
Автор: Вера Мухина
Фото Shutterstock.com