Фёдор Иванович Тютчев о некоторых особенностях истории и политики.
О, этот век, воспитанный в крамолах,
Век без души, с озлобленным умом,
На площадях, в палатах, на престолах,
Везде он правды личным стал врагом!
Фёдор Иванович Тютчев известен преимущественно как поэт. Его судьбе и поэзии была посвящена статья «Всё во мне, и я во всём» Н. Ярцевой, опубликованная в 5-м номере «Тёмных аллей» в 2018 году. Ныне мы хотим познакомить читателей с другой стороной его личности. Тютчев почти неизвестен как дипломат, общественно-государственный деятель, мыслитель и глубокий аналитик тех духовных процессов и состояний человеческого сознания, которые словно невидимо влияют на ход истории. А ведь он одним из первых обнаружил в политике, идеологии, культуре своего времени признаки «умственного бесстыдства и духовного разложения – характерные черты нашей эпохи». Похоже, и нашей тоже.
Борьба за ключ ко всемирному господству
Тютчев стал свидетелем того, как благодарное уважение «поколения 1813 года» перерождалось в искусственно нагнетаемый страх. В 30–40-е годы XIX века Россию решено было превратить «в какого-то людоеда XIX века». Николай I неожиданно представал в фантастическом образе славянского Чингисхана, который якобы угрожает завоеванием всему Западу и даже всему человечеству. Этот образ распространялся среди политических деятелей и журналистов в различных европейских странах. Например, в связи с осложнениями на Востоке Генрих Гейне призывал не чураться мусульман: они «явились бы лучшим оплотом против стремления Московии, которая замышляет не более, не менее как завоевать или хитростью добыть на берегах Босфора ключ ко всемирному господству». Депутат Ф. Баадер, выступая в 1846 году в Баденской палате, также говорил о стремлении России к мировому господству и о её новом монгольском нашествии на Германию.
О распространённости подобных мнений свидетельствуют и личные впечатления отечественных путешественников. «Нас считают гуннами, грозящими Европе новым варварством», – свидетельствовали в 1835 году студенты профессорского института (В.С. Печорин, М.С. Куторга, А.И. Чивилев и др.). О том же писал и А.Н. Карамзин из Парижа в 1837 году. Ему вторил А.И. Тургенев: «Германия вся нас ненавидит». Подобные оценки и настроения совпадали с выводами отчёта III Отделения за 1841 год: «Против России сильно предубеждены в Германии. Источником недоброжелательства к русским почесть можно, с одной стороны, предания старинной политики европейских народов, с другой – зависть, внушаемую величием и силою нашей Империи, и мысль, что ей провидением предопределено рано или поздно привлечь в недра свои все славянские племена, и наконец, злобу против России партии революционеров, которые беспрестанно появляющимися в Англии, Франции и Германии пасквилями, изображающими Россию самыми чёрными красками, гнусною клеветою стараются вселить к ней особенную ненависть народов».
О своеобразии «чёрных красок» в «пасквильной» публицистике 1830–1840 годов можно судить по лексическому анализу метафорического описания разных сфер российской действительности: «Для страны – бескрайняя степь, леденящий полярный круг, Сибирь; для подданных – казаки, киргизы, калмыки, башкиры, татары, курносые, узкоглазые азиаты; для династии и царей – Танталов род, смесь рабства и деспотизма, отцеубийца, цареубийца, лицемер, персонализированное зло; для общественной сферы – варварство, кнут, нагайка, запах сала и дёгтя; для отношений с соседями – дремлющий великан, распластавшийся гигант, чудовище, хищная птица, борьба между светом и тьмой, солнечным светом и ледяным холодом».
«Стоглавая гидра» против России
Особую активность в русофобии проявляли английские политики, которые активизировались при каждом повороте событий на Балканах. Так, ещё в 1833 году влиятельный член палаты общин банкир Т. Атвуд заявлял, что «пройдёт немного времени… и эти варвары научатся пользоваться мечом, штыком и мушкетом почти с тем же искусством, что и цивилизованные люди…» Следовательно, не следует мешкать, а надо объявить войну России, «поднять против неё Персию, с одной стороны, Турцию – с другой. Польша не останется в стороне, и Россия рассыплется, как глиняный горшок». В английском парламенте раздавались оскорбительные выпады против Николая I и Екатерины II, «чудовищной бабки чудовищного императора» и даже «разнузданной проститутки».
Значительный вклад в антирусскую пропаганду внёс публицист Д. Уркварт, использовавший полученные им от польской эмиграции якобы подлинные документы русской дипломатии. Публицист в своих книгах и брошюрах обвинял Россию в намерении захватить Константинополь и проливы и распространить своё влияние на всём Ближнем Востоке и в Азии, вплоть до похода на Персию и Индию. 19 февраля 1836 года лорд Дадли в верхней палате заявил, что нельзя мириться с агрессивными планами России и что Англия, «если необходимо, готова к войне против неё».
Российский посол в Лондоне граф Поццо ди Борго сообщал в Петербурге, что мысль о близком завоевании Индии Россией широко распространена в Англии: «Этот план засел здесь во всех головах в положительную фальшь». Посол пытался доказать это британскому министру иностранных дел Пальмерстону, но тот, соглашаясь, что в данное время русский поход на Индию невозможен, утверждал тем не менее, что «к этому идёт дело». Английские политики часто использовали воображаемую «русскую угрозу» для дальнейшего расширения своих колониальных владений под лозунгом защиты их безопасности.
Возмущала Тютчева и «стоглавая гидра парижской прессы, извергающая на нас гром и молнии». Отрицательное отношение во Франции к правлению Николая I заметно проявилось после Июльской революции 1830 года, когда восторжествовавший либерализм рассматривал русского царя как самого непримиримого и опасного врага, который хотел бы восстановить свергнутого короля Карла X и который служил главной опорой для христианской политики в Священном союзе. И хотя среди легитимистов, противников революции, сторонников монархии и возвращения на трон старшей ветви Бурбонов раздавались голоса в пользу союза с Россией, «стоглавая гидра» распространяла в основном противоположные мнения.
Чаще всего на страницах французской печати обсуждалась тема русской угрозы. Такие подозрения в стремлении захватить весь мир, задушить цивилизацию и превратить Европу в казачий или башкирский стан П.А. Вяземский называл «балаганными обвинениями на улицах и в газетах Парижа для того, чтобы напугать или позабавить зевак». Речь, однако, шла не столько об испуге и забавах зевак, сколько о влиянии на реальную политику. Так, граф Ш.Ф. Монталамбер, пэр Франции и католический публицист, прилагавший немало усилий для поддержания польской эмиграции в её противостоянии с Россией, назвал вещи своими именами, заявив: Россия – страна, «которую мы, не колеблясь, объявляем наибольшим врагом всего, что нам ещё осталось спасать от христианского общества».
Нелепое великодушие
Примером распространившихся во Франции публичных представлений о России может служить вышедшая в Париже в 1854 году «Драматичная, живописная и карикатурная история Святой Руси» (Historie dramatique, pittoresque et carricaturale de la Sainte Russie), иллюстрированная Г. Доре и наполненная картинками нагаек, кнутов, кровавых следов от пыток, лежащих «пачками» на карточных столах рабов, которых проигрывают и выигрывают их хозяева. О подобных представлениях свидетельствует и А.И. Тургенев в письме к П.А. Вяземскому: «Les mystères de la Russie» («Тайны России») вышла только первая страница с ж…ми в русских банях. Девушке в руки взять нельзя, и Смирнова не могла показать брошюры Елене Мещерской <…> Автор тот же Fournier (Фурнье), что собрал враньё о России в одной книжке. Очень злого не будет, вероятно, а просто дрянь – всякая всячина из печатных и салонных дрязгов».
О том, как политическая пресса питала не только политические умы, но и поэтическое воображение, можно судить по стихам В. Гюго «Карта Европы»: «О русские! Народ, бредущий в тундре снежной, В Санкт-Петербурге – раб, раб – в тундре безнадежной, Сам полюс для него стал чёрною тюрьмой…» и т. п.
В одном из донесений в III Отделение Я.Н. Толстой так разграничивал «громы и молнии» во французской печати 1830-х годов: «В полемике, ведущейся против нас, следует различать два враждебных лагеря: одни во имя определённого принципа хотят принизить нашу страну, оскорбить и оклеветать её – это неисправимые; для них борьба – вопрос решённый, и их девиз: война не на жизнь, а на смерть, и таким отвечать незачем! Другие не знают России, они наивно принимают клевету за правду и огорчаются тем, что узнают, – это противники по неведению, их надо просветить, открыть им ряд фактов и, не вступая с ними в спор и воздерживаясь от возражений, просто противопоставить клевете совокупность данных, её убивающую».
По словам немецкого исследователя Д. Гро, весь XIX век на Западе шла «идеологическая борьба против России под девизом борьбы с деспотией, развития против стагнации, культуры с варварством».
Тютчев не переставал удивляться нарушениям «верности при всяком испытании вопреки принятым обязательствам» и принципам христианской и легитимистской политики со стороны западных «союзников». В преддверии Крымской войны он записал: «Они, в продолжение тридцати лет, разжигали в себе это чувство враждебности к России, и чем наша политика в отношении к ним была нелепо-великодушнее, тем их не менее нелепая ненависть к нам становилась раздражительнее». А в ноябре 1853 года, отмечая несбыточность надежд царского правительства на исполнение европейскими странами принятых на себя обязательств в отношении России, итожил свои наблюдения: «Может быть, общее нападение на неё не менее страшно теперь, чем в первый раз… И нашу слабость в этом положении составляет непостижимое самодовольство официальной России, до такой степени утратившей смысл и чувство своей исторической традиции, что она не только не видела в Западе своего естественного и необходимого противника, но старалась только служить ему подкладкой».
Поэт-мыслитель приходил к заключению, что «терзающие Запад пропаганды (католическая, революционная и проч. и проч.), хотя и противоположные друг другу, но объединённые общим чувством ненависти к России, примутся за дело с ещё большим, чем прежде, рвением». На самом деле это общее чувство сблизило в период Крымской войны, казалось бы, непримиримые партии: в общих проклятиях русскому самодержавию польские эмигранты вставали под турецкие знамёна, венгерские революционеры смыкались с австрийским императором, К. Маркс и Ф. Энгельс находили общий язык с Наполеоном III и Пальмерстоном.
Прозорливец в истории, Тютчев ещё в 1844 году предупреждал в «записке» Николая I: «Борьба между нами и Западом готова разразиться ещё жарче». А в статье «Россия и Революция» 1848 года написал о «вероятности крестового похода против России как о заветной мечте Революции». Мечта сбылась.
Борис Тарасов
Отрывок. Целиком статью читайте в журнале «Тёмные аллеи» 3/2020.
Иллюстрации:
1. Крымская война в карикатурах Оноре Домье.«Перед Калафатом. Безоружный русский солдат с котомкой указывает турку, стоящему возле пушки: «Раз… два… три! Приказываю вам сложить оружие! Внимание, я больше повторять не буду! Вы не хотите уходить… ну что ж, тогда я уйду!»
2. История Святой Руси в карикатурах Гюстава Доре. «Если верить древнейшим источникам, между 2-м и 3-м годами могучий белый медведь Полнор пленился многообещающей улыбкой красотки-моржихи. В результате этой порочной связи явился на свет первый русский».
