Александру Солженицыну 100 лет. До такого возраста и в жизни, и в литературе доживают немногие. Александра Исаевича нет с нами уже 10 лет. А споры о нём, о его личности, творчестве, фактах биографии и легендах по-прежнему горячи.
Для одних он – как Валентин Распутин написал – «и в литературе, и в общественной жизни… одна из самых могучих фигур за всю историю России», «великий нравственник, справедливец, талант». Для других – «гений первого плевка». Третьи вслед за литературным критиком Л.А. Аннинским считают, что автор «Гулага», чуть ли не «единолично сваливший Систему, – должен был отвечать. За развал великого государства. За распад Союза. За разгул страстей, до того доведший. А как отвечать, когда сам в ужас пришёл от этого развала, да и от западной демократии, по лекалам которой всё это кроилось. Давать советы? Давал: элементарные по сути и малоисполнимые в практике безумного века (жить не по лжи, обустраивать страну снизу, менять геополитический вектор с юго-запада на северо-восток и притом сберегать народ, внушая ему самоограничение). Страна вежливо слушала пророка…» Тут не могу согласиться с Аннинским: страна слушала невежливо – оборвала без лишних объяснений еженедельные выступления «пророка» по ТВ и не покраснела даже: спорьте, телелохи, сколько хотите, а мы ещё не всё приватизировали, мы – люди деловые и креативные. И покатилось колесо будней.
Мы же, в девяностые – «обалдевшие» – до сих пор спорим, когда появляется время от забот о «хлебе насущном». И только одно всем ясно: Солженицын любил Россию, как и мы.
Он, по-школьному взяв пример с Льва Толстого, бесстрашно уцепившись за красное колесо, решил понять, что же произошло с нами, с Россией в 1917-м, а колесо потащило его по ухабам и рытвинам Родины, по горящему асфальту ХХ века. До плитки и платных автобанов не дожил.
Так вот пока мы в ХХI веке не поймём, что произошло с нами в ХХ, добра не жди. Зло то кровью, то грязью будет брызгать из-под колеса, какого бы цвета оно не было… Математик Солженицын всю жизнь разгадывал смысл Истории, пытался написать единственно верную формулу бытия и… не смог. Стал писателем и оставил нам тайну. Но с ней легче жить.
К СЛОВУ
В начале октября 1995 года, когда Тверской бульвар, как монетами под ногами, заблестел золотыми листьями, открывали памятник Сергею Александровичу Есенину – ему исполнялось 100 лет. Из них прожил он 30 и, вроде бы, есениноведы доказали, был убит. Теперь бронзовый красивенький поэт с распахнутым воротом рубашки, в отглаженных брючках стоял в осенней солнечной дымке. А рядом с постаментом давал автографы молодой златокудрый американец (председатель какого-то зарубежного фонда), так похожий на русского поэта, что сбитая с толку публика восторженно приняла его за сына Есенина! Памятник был торжественно открыт. Певец голубой Руси, трезвый и элегантный, задумчиво смотрел вдаль.
– Вам нравится памятник? – надеясь на осуждение, я подошла к присутствовавшему здесь Александру Исаевичу Солженицыну.
– Нравится, – ответил он.
Этот ответ так и остался для меня загадкой.
Ирина Карпенко
Фотография: Shutterstock.com
