Невидимка
Пожалуйста, господа, не ищите тут ничего особенного… это просто – шутка!
Верите ли вы, что есть духи?.. Нет… Неужели? Тем лучше! Знаете ли? – я сам этому не верю; я… тот самый я, который вечно живёт в фантастическом мире, который весь – одно воображение… я не верю, что есть духи. Чудно, господа! Растолкуйте уж это сами. Скажу вам более. Знаете вы материалиста N.? Он боится остаться один в тёмной комнате. Слыхали вы о моём учителе логики? При виде покойника он прячется за поленницу. Знакомы вы с доктором R.? Он бледнеет при одном слове о привидениях.
А пока вы будете размышлять об этом, позвольте перенести вас на минуту в один небольшой городок С… губернии – на мою родину. Вы не бывали там? Вы не слыхали даже об этом городе? Да? Но, может быть, вы знаете Нижний Новгород. Как не знать Нижнего Новгорода – этого весёлого, чистого Нижнего Новгорода, живого, шумного во время ярмарки и утомительного, скучного, однообразного в другое время!
Вёрст за полтораста от него есть небольшой деревянный городок на горе, с трёх сторон в лесу, – это тот самый, в который я сейчас приглашал вас. Вы узнаете его в одну минуту. Вы увидите пять-шесть прямых, заросших травою улиц, несколько разбросанных там и сям домиков, кучу драньём покрытых лачуг, четыре белокаменные церкви, полуразвалившийся гостиный двор, совершенно развалившиеся присутственные места, кучи сора на площадях… Там живут точно такие же люди, как и мы с вами. Там есть и библиотека, и органы, и картины, и качели, и ясные дни, и ненастная погода…
Вижу, чувствую, наслаждаюсь, готов расцеловать каждый столб, обнять каждую кучу сора, кинуться в объятия первому встречному. Это моя родина. Вижу её за полторы тысячи верст, вижу и днём, и ночью – вижу наяву и во сне.
О, вы не понимаете, что значит жить за полторы тысячи вёрст от родины! Вы живёте дома; вам наскучило жить дома; вы рвётесь на свободу; вы не знаете, что такое разлука…
На одном конце нашего города, возле церкви, есть небольшой чистенький домик о трёх окнах на улицу. Слушайте же! В этом маленьком домике некогда жили одна бедная старушка, внучка её, 17-летняя девушка, и постоялец-дьячок, старый, начитанный. Я рассказываю вам не сказку, а быль – происшествие, случившееся во время моей юности, и потому не лишне будет, ежели я назову каждое из действующих лиц в моём рассказе по имени. Старушку звали Николавной; внучку, кажется, Парашей, а дьячка, дай Бог ему царство небесное, Моисеем Петровичем.
В одну тёмную, ненастную осеннюю ночь старушка Николавна услышала страшный стук в стену, шум, гам, крик – словно целая ватага чертей собралась разнести дом по бревёшку. Старушка проснулась, перекрестилась, заохала и побрела будить дьячка; а шум час от часу сильнее…
Он встал, сотворил молитву и вышел на крыльцо. Вдруг град камней и поленьев посыпался на бедного дьячка; тот назад, дверь на крючок – и к образу.
Николавна ни жива ни мертва; шум не умолкает. Проснулась внучка, накинула на себя шубейку – и прямо в дверь; Николавна не успела и ахнуть, побледнела, затряслась… Николавна хранила Парашу как зеницу ока. Добрая!
Не прошло пяти минут, шум замолк; внучка возвратилась здрава и невредима. Что значит невинность!
«Еже сокры Господь от премудрых века сего, откры младенцам!» – сказал дьячок. «Господи помилуй, Господи помилуй!» – сказала Николавна. А Параша?.. Параша, не говоря ни слова, легла спать. Плутовка!
Все улеглись, Николавна не спит… Чу! Кто-то ходит по комнатам, стучит сапогами, побрякивает. Николавна прислушивается, творит молитву, крестится; невидимка всё ходит… поют петухи – невидимка ходит; светает, по улице уже едут за водой, гуси просят корма – невидимка знай себе ходит. Николавна не смеет пошевельнуться. Проснулся дьячок, проснулась Параша – невидимка затих. На другую ночь то же, на третью опять то же; все в ужасе.
На четвёртую не спит и дьячок, не спит и Параша. Николавна перед образом; всю ночь горит свеча: невидимки не слышно. Перед утром свечу погасили – невидимка заходил снова. Служат молебен; невидимка не пропадает. В тёмном углу, за печкой, кажется, главная его резиденция. Параша слышала, там всё что-то шевелится.
К углу не смеет никто подойти: там так страшно!
Проходит неделя, проходит месяц, к невидимке уже привыкли; Николавна уже с ним разговаривает.
– Кто ты, невидимушка?
– Мужичок, бабушка!
– Что ты никогда нам не покажешься?
– Испугаетесь, бабушка.
– Долго ли пробудешь у нас, невидимушка?
– Не знаю, бабушка.
И старушка крестится, дьячок читает молитвы – а бедная Параша? О, ей совсем не страшно! Бабушка держит Парашу в руках – с глаз не спускает. Выпало не с кем слова молвить; теперь, слава Богу, болтай хоть день и ночь. Днём невидимка сидит за печкой; ночью расхаживает по всем комнатам… Неугомонный!
Николавна делает ватрушки, рассучила тесто, положила творогу, загнула ватрушку по краям, только что класть на лопату… Глядь – ватрушка у Николавны на голове. Николавна бранится, невидимка хохочет – Моисей философствует, Николавна слушает, разиня рот, Параша улыбается.
– Сон Навуходоносора предвозвещал разделение царства его на части, освобождение израильтян из рабства египетского, предвозвещающее освобождение рода человеческого из рабства греха и диавола, – говорит Моисей. – Ватрушка перевернулась наизворот – это предвозвещает, что весь дом перевернётся вверх дном.
– Господи, помилуй, Господи, меня грешную, – твердит Николавна.
– Не в том дело, Николавна, – говорит Моисей. – Все мы грешники. Ватрушка означает дом твой, творог – несчастие, голова твоя…
О, Моисей учёный человек; у Моисея на всё готово толкование!
На другой день, как нарочно, у исправника вечеринка. Исправник никак не может согласиться, что ватрушку положил на голову Николавны сам невидимка; в голове Николавны должна быть электрическая сила; ватрушка наполнена магнетическою жидкостью… Тут скрываются величайшие таинства!
Судья, отчаянный материалист, утверждает, напротив, что Параша видела руку, протянувшуюся из-за печки, схватившую ватрушку, положившую её Николавне на голову.
Исправник против этого. Невидимка должен быть существо духовное; тело есть существо видимое; рука есть тело; следственно, рука, которую видела Параша, не есть рука невидимки.
Половина гостей принимает сторону судьи, другая – сторону исправника, спор усиливается. Первые, для отличия от последних, принимают название партии серебряной пуговицы; последние, для отличия от первых, принимают название партии золотой пуговицы. Через неделю город делится на две половины, каждая половина на четыре секты, каждая секта на умеренных, отчаянных и бестолковых.
Дьячок отыскивает в какой-то старинной книге предсказание, что настанет время, когда люди будут видеть отдалённые звёзды и не увидят ничего у себя под носом, будут иметь уши и не услышат своего ближнего… Настанет время, когда сердце покроется корою и головы дадут плод…
Весь город читает старинную книгу. В ней так верно предсказано происшествие с ватрушкою! Через три дня написано уже две дюжины толкований; из-за каждого толкования произошло двадцать четыре ссоры; из-за каждой ссоры сорок восемь неприятностей… Куда делось прежнее радушие, прежнее спокойствие, прежнее удовольствие!
Всё, что умело писать, схватило перо; всё, что имело сильные руки и крепкое горло, бежало состязаться в прениях.
В то время жил у нас один учёный, философ, мудрец, историограф – назовите как угодно. Он жил уединённо, пил одну воду и питался одними сухарями; поутру пел псалмы, вечером считал звёзды. Кажется, этого уже достаточно, чтобы сделаться мудрым, а кто может назваться мудрым, тому уже, наверное, ничего не стоит сделаться чем угодно, даже и историографом.
Историк этот написал в своих записках так: «17 ноября в 10 час. 15 м. 42 с. пополуночи в К. было чудо. Одна бедная старушка делала пирожки (если бы он написал: делала ватрушки, история его была бы сказка. Что значит одно слово!); пирожки вдруг поднялись на воздух, облетели три раза вокруг головы её и потом влетели в печку. Происшествие это взволновало все умы нашего города…» и т. д. Вот как пишется, господа, История!
Невидимка сделался главным предметом разговора всего города. Невидимка чихнёт – партии золотой и серебряной пуговиц бегут с карандашом в руках записывать минуту и секунду чрезвычайного происшествия; невидимка охнет – предзнаменование; невидимка свистнет – беда; у Николавны с печки упадёт на пол серная спичка – бегут измерять длину протяжения, толстоту спички; начинаются вычисления, деления, умножения, раздробления… С невидимки снимают портреты, невидимка намалёван самой злой карикатурой. Все восхищаются сходством. Но никто не видал невидимки!
До невидимки доходят эти слухи, а невидимка проказник.
Дьячок подгулял у стряпчего на крестинах, пришёл домой, уснул. Дьячку видится страшный сон: дьячка хотят жарить на сковороде. Картина ада. Горе! Горе! Вдруг раздаётся громкий голос: «Возьми хозяйку свою и ступай вон; всё остающееся здесь огонь есть, огнём погибнет! Смотри!» Дьячок вздрагивает, открывает глаза и видит над собою огромную звезду; дьячок что есть силы кричит.
На другой день по всему городу пронёсся слух, что дьячку было предвещание. Открыто заседание. Партия серебряной пуговицы утверждает: поелику предвещание есть нечто духовное, невидимка также дух, с чем согласна и партия золотой пуговицы; первое предзнаменует добро, последний есть источник зла; добро и зло суть начала разнородные, противоположные, одно другое уничтожающие; следовательно, тут есть противоречие!
Партия золотой пуговицы против. Духовное есть нечто невидимое, неосязаемое, не подверженное никакому чувству, видение же, напротив того, было видимо и слышимо дьячком Моисеем; следовательно, видение не есть нечто духовное! Спор усиливается; все кричат, никто не понимает друг друга…
Тогда у нас было страшное волокитство. Молодёжь с ума сходила. Вы читали Всемирную Историю? Да! Итак, вы знаете, что каждое столетие имеет свой отличительный характер – век рыцарства, век открытий, век глупостей и проч. и проч. У нас в это время был век любви. Весь город был влюблён – разряжен, раздушен, с утра до вечера порол галиматью, с вечера до утра шумел по улицам, по девичьим, по спальням… Мужья умирали от ревности, матери обмирали с досады, нянюшки дрожали от страха, девицы…Виноват!
Искатели приключений росли как грибы. Чуть вечер – подымай любую кадку на дворе, любое лукошко на чердаке – под ними уже сидел кто-нибудь. Папеньки не ложились спать иначе, как обревизовав всю домашнюю утварь до последней бутылки.
Молодёжь не унималась. Имеете ли вы понятие о нашей молодёжи – весёлой, буйной, удалой молодёжи в палевом кафтане, с трубкою в зубах, с полштофом за пазухою!.. С этою-то молодёжью надобно было иметь дело расчётливым, медлительным, добрым мужьям, всегда заваленным кипами журналов, всегда озабоченным настоящим и будущим; с этою-то молодёжью надобно было вести войну хлопотуньям-хозяйкам, маменькам в букмуслиновых чепцах и ситцевых капотах!
Молодёжь делала чудеса. Надобно было видеть, как она лазила по трубам, бегала по крышам, рядилась оборотнями… Надобно было видеть это. К одной богомолке летал огненный змей, к другой чёрт и проч.
У Параши новый платочек, шёлковый, с узорчатой каймою. Где взять такой платочек? Ей подарил невидимка. Невидимка услужлив; однако Николавна недовольна им. Уймётся ли он когда? На невидимку жалуются полиции; но полиция уже напугана. Её ли дело выгонять злых духов? Боже избави!..
Николавне снятся сны; у Николавны запала тоска на сердце. Параша нездорова; Параше день ото дня хуже… Бедная! Что с нею? Кажется, она день от дня полнеет.
Исчез невидимка. Куда? как? когда? Никто не знает. Ни слуху ни духу. Весь город толкует о невидимке; весь город разделён уже на партии; согласия нет до сих пор; у Николавны невидимка с ума нейдёт. Параша очень, очень нездорова…
Как жаль, что я не невидимка!
Автор: Алексей Тимофеев
1834 г.
Фото Shutterstock.com
Алексей Васильевич Тимофеев (1812–1883) – поэт и беллетрист. Родился в богатой помещичьей семье. Учился на юридическом факультете Казанского университета. Переехав в Петербург, опубликовал ряд книг, имевших успех. Молодой Белинский высоко оценил его повесть «Художник» (1834). Современники отмечали в рассказах Тимофеева «пламенное воображение, энергию и талант», а также изрядную долю юмора и самоиронии.
Однако после 1843 года писатель исчез из поля зрения. Лишь в 1870-е годы возобновил творческую деятельность, но изданная им двухтомная поэма «Микула Селянинович» не снискала успеха, и Тимофеев впоследствии писал только «в стол», объясняя это так: «Ведь я пишу, потому что пишется».
Более всего известен романсами «Не бушуйте, ветры буйные», «Не женись на умнице», «Борода ль моя, бородушка».