Комета 1832 года

Отрывок из неизданного романа, основанного на астрономических наблюдениях.

–Итак, мать моя, Надежда Антипьевна, ей-ей так! Последние веки настали!

– Ох, сватьюшка, Анисья Мироновна, согрешили мы, бедные, да и как нас не наказывать Богу. Ведь посмотри-ка, что делается на белом свете! Ужасть вспомнить.

– И, конечно, мать моя, весь свет пошёл вверх дном. Куда ни посмотришь – везде курицу яйцы учат; где ни послушаешь, везде суды да пересуды, ну где уж тут ждать доброго…

– Ведь все говорят, что в нынешнем году непременно явится какая-то комета с предлинным, сажени в полторы, хвостом. Хвост же этот заденет за наш белый свет, да и опрокинет его вверх дном.

– Господи, прости наше согрешение! Да это беда неминуемая! Нет! я ни за что не останусь в городе, поеду с моим Панкратьем Силычем в нашу деревню и весь этот год проведу там; не поеду и в Москву на зиму.

– Что ты, мать моя, да если комета заденет за нашу землю, так не устоять и твоей деревнишке.

– Всё уж, матушка Надежда Антипьевна, там не так опасно, как здесь, в городе; здесь каменьями задавит. Неровен случай, матушка Москва-то провалится, а нас, может быть, Бог и помилует.

– И, конечно, мать моя, да неужто сожитель твой, Панкратий Силыч, ничего не говорил тебе об этом?

– И! Надежда Антипьевна, неужто вы не знаете моего антика? Он, правда, и говорил мне об этом, и сам потрушивает до того, что не пускает к себе уже и с приносами, и хотел было сказаться больным…

Так разговаривала Надежда Антипьевна, супруга судьи уездного суда Петра Панфиловича Крохобралова, в гостиной своего маленького домика, купленного мужем её с аукциона – как водится, за дешёвую цену, с подругою своей молодости, Анисьею Мироновною, супругою исправника Панкратия Силыча Столбнякова, приехавшею к ней на вечер в гости.

Разговор Крохобралихи и Столбнячихи прерван был приходом мужчины в поношенном тёмнокоришневом сюртуке. Фиолетовый нос его, раздувшийся от излишнего употребления горячих напитков, торчал между двух больших серых глаз и опухлых синебагровых щек; толстые большие губы плотно лежали на длинных зубах. Это был Сидор Пафнутьич Вестовщиков, уездный стряпчий.

Барыни-приятельницы обрадовались приходу гостя, который знал всё, что делается не только в их маленьком городке, но даже и в губернии; который выписывал газеты и не уступал в словоохотливости лучшим и деятельнейшим болтуньям обеих столиц наших.

– Прошу, Сидор Пафнутьич, садиться.

– Откуда, батюшка? – спросила Анисья Мироновна.

– Да вместе с Петром Панфиловичем и вашим супругом заходили из суда к городничему, потолковали у него о новых новостях, поспорили и, по приглашению сожителя вашего, Надежда Антипьевна, шли сюда обедать, а поелику предметом нашего разговора была комета, то, разумеется, было не без спору.

– Да разве, батюшка, ещё что получено о комете? – спросила хозяйка.

– Я пустого болтать не люблю и написал в губернию к благотворителю моему, бывшему прокурору. Я просил его уведомить меня, скоро ли будет преставление света и кто заденет за кого: земля ли наша за хвост кометы или комета за наш белый свет?

– Скажи, родной, что писал тебе твой благодетель, – спросила скоро Анисья Мироновна. – Уж верно, что-нибудь страшное?

– Что ж, сударыня, – отвечал Вестовщиков, – утаить грех: пришло время подумать и о душе. Он прислал мне верную выписку из печатной книги; там точно означено, что комета ударится об нашу землю, а может быть, и затопит её в море.

– Ах, господи! – вскричала Надежда Антипьевна. – Да неужели уж нельзя найти никакого средства спастись? Разве нельзя как-нибудь ухитриться, чтобы или землю отодвинуть дальше, или уж эту комету оттолкнуть в сторону? Народ ныне мудрёный и по воздуху в шарах летает; выписать бы какого-нибудь иноземца-фокусника да заплатить ему что надобно, уж я бы и с моей стороны дала что-нибудь. Ну, другой даст и больше меня, так и много бы можно было набрать для него денег.

– А велика ли, батюшка, будет эта комета? – спросила Анисья Мироновна.

– Намекают, что она больше всей вселенной.

– Откуда же она поднимется? Уж не из Китая ли?

– Нет-с, сударыня, из-за моря…

В сию минуту дверь отворилась, и почтенный судья, Петр Панфилович, в сопровождении исправника и Петра Петровича Якорева, уволенного за ранами морской службы лейтенанта, вошли в комнату.

Вестовщиков прикусил язык. Барыни косо посмотрели на моряка.

После первых обыкновенных приветствий гостеприимный хозяин приказал накрывать на стол и подавать между тем водку.

– Не правду ли я говорил тебе, брат Сидор Пафнутьич, что ты всё вздор городишь? – сказал исправник, обратясь к Вестовщикову.

– Как?! Помилуйте, Панкратий Силыч, да ведь вот мне что пишут из губернии…

– Верю, что пишут, да не верю, что написано. Сядемте-ка, Пётр Петрович, да разрешите, прошу вас, наше недоумение. Сидор Пафнутьич сбил нас с толку с его кометой.

– Как же, Пётр Петрович, – спросил Вестовщиков, – так неужели полагаете вы, что в сём 1832 году комета не опрокинет нашего белого света?

– Точно нет!

– Хе! хе! хе! – возразил Вестовщиков. – Прошу покорнейше прислушать, господа.

Тут вынул он из кармана присланную ему выписку из губернского города.

– Вот что ко мне пишут: «Учёные не совершенно свободны от наших опасений. Ньютон старался предупредить их, доказывая, что орбиты всех до него известных комет так расположены, что невозможно быть встречи, от которой могли бы произойти такие ужасные последствия.

Лаланд, соглашаясь, рассмотрел вопрос, не могут ли от пертурбаций измениться углы и наклонения так, чтобы комета при своём возвращении встретилась на пути с Землёю. Он принял то за возможное…»

– Знаю, знаю, – возразил Пётр Петрович, – это нелепое мнение Лаланда было невинною причиною общего ужаса, объявшего народ в 1773 году. А вот – послушайте: «Комета, которая должна явиться в 1832 году, совершенно вычислена во Франции одним из первых астрономов, по имени Дамуазо. Она в сём году, в самом ближайшем расстоянии от земли, будет находиться от неё более нежели на 16 миллионов миль; если бы она и в тысячу раз ближе подошла, то опасаться было бы нечего. В 1770 году одна комета отстояла не более как на 750 000 миль (почти в семь раз ближе Луны); Лаланд же полагает в 5000 миль расстояние, на котором комета может произвести чувствительные перемены на земле.

Правда, не было известно ни одной орбиты, которая встречалась бы с землёю; но планетные тяготения могут, однако, чувствительно изменять орбиты. Все сии замечания Лаланда были очень справедливы, время подтвердило их; ибо орбита кометы так близко идёт к земной, что малая пертурбация может заставить их пересечься. Но чтобы случился важный переворот, надобно ещё, чтоб оба тела в одно время сошлись в точку пересечения, и весьма вероятно, что этого не будет… Теперь кометы не составляют такого общего предмета для ужаса. По мере того, как народ просвещается, менее опасными становятся предубеждения. Сверх сего, сии светила, плотность коих полагали прежде в несколько тысяч раз более земной, составлены вообще из веществ столь лёгких, что можно видеть сквозь них звёзды первой и второй величины. А время, в продолжение которого комета может на нас действовать, весьма коротко, не более двух или трёх часов».

Пётр Петрович Якорев кончил. Вестовщиков и бледнел, и краснел, не имея в голове своей никакой мысли к возражению.

– Что скажешь, Сидор Пафнутьич? – спросил с усмешкою исправник.

– Ничего-с, ей, ничего-с! – отвечал Вестовщиков. – Я астрологии не учился и с Петром Петровичем сговорить не могу.

– Ну, матушка Анисья Мироновна, вот ты всегда меня бранишь, что я не верю Сидору Пафнутьичу. Как же теперь ты прикажешь верить? – сказал, захохотав, исправник.

У Анисьи Мироновны вспыхнули щёки.

– Что ни говорите, батюшка Панкратий Силыч, а я всё-таки скажу своё, что комета точно заденет белый свет наш хвостом своим и опрокинет вверх дном или закинет за море.

– Помилуйте, сударыня, – возразил моряк, – да хвост кометы состоит не из плотного тела, а из одних паров, освещаемых солнцем, сквозь которые можно видеть звёзды.

– Говорите что хотите, – сказала с сердцем, поправляя свой чепчик, Надежда Антипьевна, – а я никогда звёзд не видала.

– Это потому, что вы не смотрели! – сказал моряк.

– Как, батюшка, не смотрела, неужто я дура или слепая. Да вот недавно, ехавши с вечеринки от городничего, я видела звёзды и вашим словам не поверю, потому что если б это была неправда, то княжна Пелагея Никитишна не отпустила бы всей своей дворни на волю; а уж если она отпустила, так наверно света преставленье скоро будет.

– Для чего же и вы, сударыня, не отпустите своей дворни?

– Я, батюшка, успею и тогда отпустить, как земля будет валиться, а то мы люди бедные; как отпущу – а на грех земля-то не обвалится, так кто же у меня служить будет?

Судья, заметя, что разговор становится жарче и что красные щёки его сожительницы покрылись от злости белыми пятнами, переменил разговор, приглася снова пить водку и начав похваливать прекрасные огурцы с чесноком, солёные его Надеждою Антипьевною.
Вскоре вошёл лакей и доложил господам, что кушанье подано на стол.

Все поднялись с мест своих и пошли в залу, где за сытным русским столом и за полными рюмками наливки забыли они и комету, и необдуманный ужас.

Автор: Иван Гурьянов

1832 г.

Сокращения сделаны редакцией.

Иван Гаврилович Гурьянов (1791 – не ранее 1854) – литератор, переводчик, военный. Идея данного романа была навеяна вычисленным учёными появлением кометы Биэлы в 1832 году. Позже было установлено, что она распалась на части, а её фрагменты, возможно, выпадали на Землю с 1872 года в виде метеорного дождя, известного как Андромениды (Биэлиды).

Читателю же, не чуждому традиций русской литературы, наверняка покажутся знакомыми некоторые персонажи этого отрывка (с говорящими фамилиями), будто сошедшие со страниц пьес Гоголя или Островского. Гурьянов с живым юмором, не без сатирических приёмов передаёт самодовольную уверенность малограмотного обывателя в своём мнении.